Дмитрий ВОЛОДИХИН: «Церковь и русский мир»

После поставления в сан нового патриарха Московского и всея Руси по стране прокатилась волна дискуссий: чего ждать и чего опасаться? Какие новости последует в сфере «политического православия» или, точнее сказать, общественного служения Церкви? Жизнь Церкви оказалась в информационном мэйнстриме.

5 марта Лига консервативной журналистики провела круглый стол на тему «Общественное служение Церкви: вчера, сегодня, завтра».

Председатель Координационного совета Лиги Дмитрий Володихин открыл Круглый стол словами: «Мы здесь собрались не для того, чтобы учить Церковь, учить иерархию, какие шаги ей следует предпринять. Надеюсь, наш круглый стол пройдет в другом тоне. Национально-ориентированная часть русского интеллектуалитета надеется на перемены в сфере общественного служения Церкви. В частности, на бОльшую активность Церкви. Поэтому мы формулируем наши взгляды и предложения как дружественные советы, как добрые пожелания в адрес Священноначалия».

Так, с точки зрения Дмитрия Володихина, слишком велика дистанция между сообществами православного интеллектуалитета и церковными структурами. Те активные группы, которые хотели бы и могли бы работать на благо Церкви, не представляют себе, как, к кому обратиться за помощью, за благословением, за духовным окормлением. «Положительная позиция отдельных иереев и – очень редко! – архиереев – ничего не решает, поскольку в целом по стране эта дистанция нимало не сокращается». И, соответственно, интеллектуальные, медийные, культурные ресурсы, которыми располагают уже сложившиеся сообщества, очень мало, очень неэффективно работают на благо русского православия.

Возможно, было бы хорошо видеть в каждой епархии, а то и в крупном благочинии, церковно-общественное собрание, где православные представители образованного класса могли бы на регулярной основе встречаться со священниками и епископами, предлагать свои проекты, получать информацию о важнейших нуждах Церкви, налаживать постоянные информационный обмен и деловое взаимодействие. Возможно также, положительный эффект имело бы поставление в каждой епархии – или, во всяком случае, где только это возможно, -- особого викарного епископа. Этот викарный епископ изо дня в день, из года в год вел бы диалог с группами православных активистов, определял конкретные формы взаимной помощи и поддержки, привлекал бы лучшие кадры к решению задач, для которых у иерархии просто не хватает людей. Пока же вся эта деятельность ведется в крайне недостаточных масштабах и крайне хаотично. Можно сказать, на горбу у отдельных энтузиастов.

Роман Силантьев согласился с тем, что дистанция между Священноначалием и мирянами очень велика. Впрочем, чтобы преодолеть ее, Церковь, очевидно, будет предпринимать значительные усилия. Так, вероятно, усилиться миссионерская работа с представителями крупных субкультур, например, с теми же рокерами. И, конечно же, Церковь будет решать задачу более активного выхода в средства массовой информации. Притом речь идет не о специфических православных органах масс медиа – как показывает практика, двух православных телеканалов («Спас» и «Союз») далеко не достаточно, -- а об общедоступных общественно-политических каналах. Там должны быть передачи, транслирующие широким массам церковную позицию, церковную оценку тех или иных фактов современной действительности. Нужна интенсивная работа в сети, подготовка видеороликов. Нужно, наконец, вести пропаганду христианских ценностей через массовую литературу, скажем, через фантастику.

«Священство несколько расслабилось…» Не делается многое из того, что давно следовало бы сделать. Но можно надеяться на перемены к лучшему.

«Важно, что положительным реформам способствуют и сама личность Патриарха, и его окружение. И сам он готов говорить с людьми на их языке; и те люди, которые с ним пришли, которые составляют его команду — молодые, ничего не боящиеся — они тоже готовы. Не думаю, что это произойдет очень быстро. Сейчас, конечно, перед центром стоят другие задачи. Церковная жизнь в период местоблюстительства пострадала довольно сильно — и выправление, конечно, займет первые месяцы, может быть, даже несколько лет... ну, первый год точно. Но впоследствии будут какие-то импульсы и, возможно, какой-то прорыв будет достигнут. С другой стороны, интеллигенция, которая имела иллюзии насчет Церкви, думала, что Церковь только щеки подставляет, — такую интеллигенцию Церковь сильно разочарует. Церковь будет агрессивной, она будет называть вещи своими именами».

Эдуард Геворкян развивал тему «конкордата» между Церковью и научными структурами. По его мнению, «…исторически Церковь была оплотом русской государственности и, если можно так выразиться, последним рубежом ее обороны. Собственно, европейская цивилизация также создавалась на христианской основе, и нынешний ее закат обусловлен именно отходом от этих основ. Может ли Церковь в настоящий момент претендовать на дублирование государственных функций? Вряд ли. Общество еще не созрело для этого: общемировая ситуация еще не настолько катастрофична, а корпус священнослужителей пока еще не готов принять бразды управления». Ресурсами выхода на рубежи политического православия РПЦ в данный момент не обладает. Какие долговременные проекты может реализовать в настоящий момент Церковь? «Религию и науку разделяет сейчас только политика. Противоречия между религиозным восприятием мироздания и научным осмыслением окружающей нас реальности зависят от востребованности тех или иных философов или идеократов в конкретной исторической обстановке. Вера не мешала выдающимся ученым получать выдающиеся результаты, а администраторы от науки наносили ей ущерб не меньший, чем не в меру ретивые клирики в иные времена».

Капитолина Кокшенева считает необходимым диалог между Церковью и национально-ориентированным интеллектуалитетом.

«Не “Московские Комсомольцы» и не “Эхо Москвы”, где ведутся какие-то постоянные антицерковные дебаты, представляют сегодня для Церкви главных оппонентов. Думаю, что по-настоящему злые оппоненты Церкви находятся сегодня в пространстве культуры. И думаю, что наша Церковь все-таки должна им отвечать. Хотя и понимаю, что сегодня отвечать некому. Примеров могу привести очень много — например, одна из последних книг Михаила Елизарова, «Кубики». Я считаю, что Церковь не должна молчать по этому поводу. Я считаю, что Церковь должна вести дискуссию по поводу таких авторов, как Сорокин, который достаточно оскорбительно пишет о Церкви, как, например, Людмила Улицкая с последним ее романом, за который она получила «Большую книгу». Я считаю, что культурной дискуссии в Церкви сегодня категорически не хватает». Она должна вестись, она должна поддерживаться — потому что как раз в области культуры происходят очень важные, стратегические вещи; они незаметно размывают все усилия, которые будут делаться, допустим, священниками, которые пойдут к толкинистам, к рокерам и представителям иных субкультур.

Еще хуже дело обстоит с художественными проектами, которые поддерживает нынешнее священство. К сожалению, они часто бывают очень низкого качества. Они предъявляют читателю/зрителю псевдодуховность, которая только компрометирует идею православного кино, православного театра, православной литературы и так далее. «У нас все-таки не было такой традиции, как у католиков с их «католическим романом» — у нас не было «православного романа», и поэтому здесь надо все-таки быть осторожными. Надо понимать, что есть какие-то границы, которые не стоит переходить».

«Все знают, наверное, о программе «Института толерантности», открытой в Библиотеке Иностранной Литературы. Создала ее Гениева — враг русской культуры. Поведение очень умное и с точки зрения стратегии понятное — а мы, к сожалению, как всегда, не успеваем отвечать на эту стратегию, обнаруживать и обнародовать все эти механизмы». Филиалы этого «Института толерантности» создаются через устойчивую сеть областных публичных библиотек. Менеджеры разъезжают по России, в областных библиотеках устраивают презентации своих проектов. Один из них — проект Людмилы Улицкой, который называется «Другим, другое, о других». Это целая серия книг. «Я понимаю, когда она «другим» рассказывает о том, что есть кухня разных народов — это безобидно и прекрасно. Не понимаю только, зачем об этом рассказывать; мне кажется, большой нужды в этом сегодня нет. И даже кощунственно рассказывать голодным детям о разных кухнях. Но когда она рассказывает о том, что есть разные семьи: бывают мама и папа, бывают папа и папа, но у них ролевые функции мамы и папы, бывают тетенька и тетенька, но они тоже мама и папа... вот тут уже все-таки молчать нельзя. И мне кажется, что нашей Церкви стоило бы ответить критикой на проект «Другим, другое, о других». Смысл всего нашего христианского учения — спасение души. Спасение собственной души: а этот проект, очевидно, настроен на то, чтобы вот это наше собственное самосознание, нашу личность заполнить «другим». Я рада только одному: что сейчас вроде Ерофеева к суду привлекли. Хоть здесь какая-то победа».

«И последнее. Для того, чтобы был какой-то культурный диалог — а я считаю, что Церковь обязательно должна к этому прийти — нужно, по-видимому, отчасти менять и систему образования наших священников. Особенно если они его получают, не имея первого, светского образования, если сразу идут в духовные семинарии и академии — это, конечно, дает потрясающую оторванность от жизни».

Михаил Ремизов считает серьезным вызовом крайне низкую культуру внутрицерковной и околоцерковной дискуссии. Проблема связана прежде всего с отсутствием институтов, которые структурировали бы внутрицерковное и околоцерковное пространство. «В католицизме функцию этих институтов выполняют ордена. Люди там объединены общей верой, но люди, имеющие разные позиции и жизненные стили, как бы распределены по разным кластерам — и не должны друг другу доказывать, что единственный истинный католик — иезуит или францисканец. И тот, и другой — католики, но это люди, имеющие разную функциональность и в связи с этим — разный мировоззренческий строй, разный темперамент и прочее. Благодаря тому, что такое структурирование существует, сам факт околоцерковной полемики и полифонизма в церковной среде нормализован. У нас дискуссия не нормализована, потому что мы исходим из презумпции единомыслия». Единомыслие, несомненно, полагает Михаил Ремизов, необходимо в вопросе Символа Веры и базового понимания того, что это такое; а вот что касается жизненных позиций, политических позиций, предпочтения правого монархизма или позиций о. Александра Меня — здесь должно иметь место структурированное многообразие.

Но подобное структурирование вряд ли может прийти изнутри церковной ограды. У нас был момент, когда могли сложиться ордена — во времена полемики нестяжателей и иосифлян. Они могли бы стать платформой, на которой выстроились бы ордена. Но не сложилось… Возможно, структурирование может прийти из околоцерковной среды. Думаю, что для околоцерковной среды актуально не гуртование, не когда «все, кто за Церковь, собрались и стали митинговать совместно» - а интеллектуальное размежевание. В околоцерковной среде должно возникнуть два-три-четыре полюса с разными мировоззренческими кредо. Потенциальные точки сборки для них существуют. Это может быть полезно и с точки зрения управления церковным социальным организмом: для того, чтобы те или иные решения не выглядели как произвольные, как проявление волюнтаризма, вполне разумно было бы, чтобы эти решения были встроены в контекст диалога между разными сегментами околоцерковного общества. Подобное положение, кстати, гарантировало бы взаимно-уважительный тон и характер полемики.

Михаилу Ремизову представляется, что «акцент, который делают многие наши "продвинутые православные" на воцерковлении субкультур, не совсем правилен. Это хорошо, но это сугубо факультативно — а не факультативно воцерковление социально адаптированных, социально адекватных людей. Мне кажется, именно здесь православная миссия провисает больше всего. Понятно, почему в первую голову говорят о субкультурной молодежи. В субкультурах кристаллизованы люди, которые имеют выраженные духовные потребности — пусть и проявляющиеся в странных формах». Но у человека, который ведет обычную жизнь и делает карьеру, духовные потребности выражены ничуть не меньше, чем у того, кто стал, скажем, готом. «Человек, делающий карьеру» - в кавычках, как условный тип — думает о смерти, думает об успехе, думает о детях, думает о том, что оставит после себя. Все это — проявления духовных потребностей, которые в конечном счете, в своем корне, отсылают к Божественному. Фактическое безразличие именно к этому сегменту, приводит к тому, что он оказывается в слепой зоне церковной проповеди. А ведь это «средний класс» - в хорошем смысле слова. Средний класс не как потребительская категория, которой озабочены маркетологи — а как ядро общества, как люди, являющиеся носителями наиболее типовых моделей социального поведения, культурных стереотипов и т.д. По большей части, это наши соплеменники и потенциальные единомышленники.

По мнению Павла Святенкова, с приходом на патриаршую кафедру Кирилла завершился экстенсивный этап развития Церкви – простого освоения того, что давала ей власть. «Под каким знаком может пройти новое патриаршество? Прежде всего, может быть создано церковное гражданское общество». С этой точки зрения исключительную важность приобретает Всемирный Русский Народный Собор – единственная организация, представляющая русских на таком высоком уровне.

С точки зрения Павла Святенкова необходимо создание сети гражданских организаций вокруг Церкви, помогающих ее деятельности. В том числе и борьбе с антицерковными, антихристианскими сообществами на любом уровне – от районных библиотек до высших госструктур. Особенно это касается сферы образования, в том числе и высшего.

Необходимо положить конец ситуации, когда государство отделено только от одной церкви – РПЦ, в то время как прочие присасываются к государству и получают бюджетное финансирование.